* * *

Когда во тьму просторы ночь оденет,
и в дальний край вернется день усталый,
один средь мглы испуганною тенью
я в темноте в садах скитаться стану.

И вслушиваясь с дрожью непонятной
в дыхание кристального молчанья,
я вспоминаю день свой безвозвратный,
большого солнца майское сиянье.

Предчувствий смутных полон омут духа,
открылись раны и сочатся кровью,
и вспыхнет вновь негаснущая мука
от искр, что рано занялись игрою.

Тогда, усталый, встану у фонтана,
заплачу с ним – он вторит горькой скорби.
Как осень вербы обнажила рано!
Уснули кипарисы слишком скоро.

* * *

Когато нощ се спусне над земята
и морний ден в незнаен край замине,
самин кат плаха сянка в тъмнината
заскитвам аз сред тъмните градини.

И дълго вслушан с трепет непонятен
в словата на кристалното мълчанье,
аз спомням за деня си невъзвратен
и пролетното слънчево сиянье.

Предчувствье смътно болен дух обзима,
избликва кръв из цъфналите рани
и пламва мъката неугасима
зарад искрите, рано разпиляни.

Тогава морен спирам край фонтана
и плача с тях - те мойта скръб дозели, -
оголени върби през есен ранна
и кипариси в сън чела навели.